«Но ведь я тоже писатель!» — вырвалось в один прекрасный момент у Александра Твардовского. В этом восклицании для меня весь трагизм крайних лет жизни создателя «Василия Теркина» и головного редактора журнальчика «Новейший мир», чье 110-летие со денька рождения мы отмечаем 21 июня.
Твардовского чрезвычайно обожают историки литературы. Кропотливо изучают его биографию, деятельность на посту главреда, его взоры и предпочтения. Твардовский вправду фигура чрезвычайно непростая, и на него нереально навесить ярлычек ни диссидента, ни охранителя и консерватора. Его уже полста лет пробуют присвоить для себя различные литературные и идейные силы. И никому не удается…
Да, фигура Твардовского непростая, но, к огорчению, она сужается. Всё пореже вспоминают о нем как о поэте. Даже считавшийся бессмертным «Василий Теркин» равномерно отдаляется, заслоняется остальным. Быть может, он очень нередко звучал с экранов телевизоров и со сцен домов культуры, очень очень его насаждали русской молодежи. Перекормили, вызвали отторжение? Но, наверняка, никто поточнее Твардовского не показал в стихах будни войны, путь обычного бойца. Без патетики, без батальных сцен, увиденных с высоты птичьего полета. Василий Теркин — пехотинец, он идет по земле. Поначалу на Восток, позже на Запад.
Еще пореже вспоминают поэмы «Дом у дороги», «За далью — даль», «Страна Муравия». Поэма «По праву памяти», размещенная в годы перестройки, через 15 лет опосля погибели создателя, стала событием на куцее время — в те годы шел вал острых, мощных, ранее нелегальных произведений.
Что, наверняка, пусть не читает, но нередко слышит сегодняшнее юное поколение, это строчки стихотворения «Я убит подо Ржевом». Классного, нечеловечески ужасного и возвышающего дух произведения.
Твардовский из тех мальчиков-вундеркиндов, что явились в русскую поэзию в 1-ые годы опосля Штатской войны — Павел Васильев, Борис Корнилов, Лев Ошанин, Ярослав Смеляков, Леонид Мартынов… Самых ярчайших выкосили либо исковеркали 1930-е годы. Не очень благополучно до поры до времени складывалась судьба и самого Твардовского.
Он происходил из фермерской семьи, работящей, большенный и богатой. В годы коллективизации родителей, братьев и сестер обусловили в кулаки и выслали с родной Смоленщины в ссылку. Естественно, если б Александр остался крестьянствовать, поделил бы их участь.
Но в 1939 году «кулацкий отпрыск» и юный пролетарский поэт Твардовский был награжден орденом Ленина, в 1941-м получил Сталинскую премию за поэму о коллективизации «Страна Муравия», а «Василий Теркин» сделал его классиком русской литературы. Ордена и премии продолжали сыпаться, и как бы ничто не сулило катастрофической судьбы. В 1950-м Твардовскому доверили основной русский литературный журнальчик «Новейший мир».
Известна горьковатая шуточка Сергея Довлатова о писателе Викторе Некрасове: «Вампир Иосиф Сталин одарил его премией. Сумасброд Никита Хрущев изгнал из партии. Брежнев выдворил из СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии). Чем либеральнее был вождь, тем Некрасову больше доставалось». Частично ее можно применить и к Твардовскому.
Естественно, о публикации поэм «Теркин на том свете» и «За далью — даль» в окончательном виде при Сталине не могло быть и речи. Твардовский смелел, мудрел, узнавал сокрытые ранее грани реальности. Позднее он будет безжалостен к для себя и своим сотрудникам: «Мы посиживали в кабинетах, а они в лагерях».
В 1954-м он попробовал вдохнуть в «Новейший мир» живую жизнь. Тогда возникло много новых, в главном публицистических произведений. Но это наверху не одобрили и сняли Твардовского с поста головного редактора. А через четыре года возвратили. До начала 1970 года он будет биться за журнальчик и литературу.
Собрания «толстых» журналов русского времени есть в почти всех больших библиотеках страны. Чтение их — увлекательнейшее занятие. Практически в любом номере «Октября», «Знамени», «Нашего современника», «Дружбы народов», «Москвы», «Молодости», «Юный гвардии» есть хорошая проза, стихотворения, статьи, очерки, пьесы. Почти все, достойное внимания, никогда не переиздавалось, оно лишь там, в этих каждомесячных книгах. Но основное — дыхание времени, его приметы.
«Новейший мир» 1960-х отражает эру, наверняка, ярче всего. На данный момент в массовом сознании журнальчик ассоциируется с размещенным там в 1962 году «Одним деньком Ивана Денисовича» Солженицына. Да, событие знаковое, но не исчерпающее. Создателями «Новейшего мира», если взять лишь прозу, были совершенно различные писатели: Василий Белов, Чингиз Айтматов, Василий Шукшин, Владимир Тендряков, Юрий Домбровский, Василь Быков, Константин Воробьев, Юрий Трифонов, Жора Владимов, Владимир Войнович… Весьма достойные внимания выходили статьи по экономике, а литературная критика совсем приближалась к той, золотого века, времен «Российских записок» и «Современника».
К слову, судя по дневникам и мемуарам заместителя Твардовского Владимира Лакшина, редакция как раз и ориентировалась на традиции тех журналов, в том числе и в плане универсализма. Чтоб любопытно и полезно было читать не только лишь «лирикам», да и «физикам».
Разгром редакции «Новейшего мира» в 1970-м (стоит увидеть, что скоро нечто схожее вышло и с полярно обратной «Юный гвардией») был личной катастрофой для Твардовского. До крайнего он, невзирая на давление, крики и запреты на публикации, считал себя владельцем журнальчика. Веровал в свою силу, ободрял коллег. О журнальчике гласил: «Единственное пространство, где что-то пылает». Но это пространство затушили. Уволили свита главреда, а через некоторое количество дней и он сам подал заявление о уходе. Начались заболевания, и в декабре 1971 года «русский редактор и российский поэт», по определению Солженицына, погиб.
Да, Александр Твардовский был русским редактором, русским человеком. Но вот какая умопомрачительная история: власть сама, кажется, изо всех сил, стремилась перевоплотить собственных бойцов и защитников во противников.
Русские писатели поневоле становились инакомыслящими, оказавшись в ожесточенных тисках ограничений. Одни начинали биться со всей русской системой (как Солженицын), остальные — с определенными ее перекосами (как Варлам Шаламов, Александр Зиновьев). А куда было деваться? Даже таковой русский человек, как Твардовский, предпочел публиковать свою поэму «По праву памяти» на Западе, чем не публиковать совсем. Невозможность публикации для литератора — самое ужасное. Этого власть не соображала и запретами плодила противников.
В 2000-х в журнальчике «Знамя» вышли «Рабочие тетради 60-х годов». Самое горьковатое произведение Твардовского. Чуток ли не поденное описание сжимающихся тисков…
Создатель — писатель, лауреат литературной премии «Ясная поляна»
Источник: